Как бы сайт

Ван Гог сошел с ума в конце концов. Дали, кажется, был рожден сумасшедшим. Бальмонт умер беспомощно и слёзно, в приюте близ Парижа оплакивая собственные стихи. Бабник и хулиган Юматов допился до тюрьмы. Караченцов пускает слюни на подгузник.
Но разве это обесценивает дар?

Когда-то я восхищался одним человеком. Издалека. Я, наверное, подражал ему, меряя жизнь: а как бы он поступил? И, когда трусил, не убегал сломя голову, потому, что было стыдно перед ним. И когда мог украсть, не крал, — ведь он не украл бы.. Я не творил себе кумира, не обожествлял его, живущего далеко и даже не подозревающего о моем существовании.. Он был для меня Рыцарем, лишенным наследства, доблестным сэром Айвенго, за которым я шел бы верным оруженосцем, если б достоин был..

Не замечали — мы сним себе сны. Хочешь увидеть во сне Кабо-Верде — думай о Кабо-Верде. И во сне почти гарантированы пляж, кипарисы, креолки, фламинго..
Скучаешь по близким — вспоминай перед сном. И сны твои будут продолжением воспоминаний.
У вас ведь тоже так? Правда же — так?
Не замечали — и жизнь свою порой мы правим набело одной лишь силой мысли.

Так получилось (ведь жизнь — фантастически реальная штука), я познакомился с ним и убедился, что — да, он — Айвенго.
Мне почему-то казалось, что таким был Маяковский в лучшие свои молодецкие годы — большой, веселый, шумный, летящий на всех парах, как коммунарский паровоз, вперед, в лучшую, конечно, жизнь..
А потом… очень быстро он постарел, стал брюзгливым мизантропом с манией преследования, вредным и мелочным.. Словно в знакомую оболочку тела вложили иную ипостась. Рядом с ним невозможно было жить дольше пары часов. В его присутствии воздух густел ненавистью, в голову лезли противные мысли, цветы кукожились и засыхали. Слава богу (безбожная мысль), и сам он увял, превратившись в цветок, без слов, без движений, лишь с мучительной болью сознания в выцветших глазах.
И кончилась кутерьма вокруг некогда очень нужного человека, дарившего радость всем без разбора, просто так, мимоходом, от души, умирающей раньше, чем тело.
И все вокруг вздохнули с облегчением, стыдясь этой последней доставленной им радости — радости освобождения от него.

Но всё это никак не изменило моего отношения.

Вы его знаете, не раз читали фамилию в добрых новостях.
Сейчас напротив его фамилии можно прочесть лишь несколько цифр — даты. От — до. Его всё-таки уложили в рамки, которых он терпеть не мог, и всё рвался и рвал пространство вокруг.. Сколько талантливых взмыли в свободу через порванные им границы, унося в клювах его печень. А он радовался, искренне и мимоходом,- всё время спешил куда-то, его везде ждали и были рады, как он сам. Ну вот.. Туда ли он рвался, где сейчас.

А я и теперь иногда думаю: что бы сказал он, напутствуя, или коря? Поддержал бы, или ушел молча, неодобрительно встопрощив вихры?..

И стоило ли терпеть жизнь ради двух строчек в энциклопедиях?

А ради чего — стоило?

Молчит..